Герои Курского края: Георгий Давыдович Сапелкин

Жизнь, пронизанная болью и счастьем

Георгий Давыдович Сапелкин    - ветеран  Великой Отечественной войны. Вот его рассказ:

«Родился я в многодетной семье, нас шестнадцать детей было у отца с матерью. Отец одним из первых вступил в колхоз, был депутатом сельского совета. Шел 1930 год: жили бедно, страшный голод, разруха. Как-то ночью в хате раздался настойчивый стук. Отец вышел босой, открыл дверь. Его тут же скрутили и куда-то увезли. На утро вернулись за матерью. Меня прямо из окна в снег бросили, сестренку швырнули на пол. И оставили выживать... До сих пор не могу понять, за что семья так пострадала. На нашем подворье всего-то и было - пара овец да корова. После случившегося пришлось побираться. В дома не принимали – боялись приказа, который четко прописывал: кулачье на порог не пускать! Ходил босой, опух от голода. Тайком ночевал в сараях. Ночь пересплю в соломе, а на рассвете ухожу, чтобы никто не увидел.

Помню, как залез в пустой вагон, забился в угол. Слышал, как ходят проверяют поезд, заглянули и в мой вагон, да меня в углу не видно было, пошли дальше. Когда поезд тронулся, провалился в глубокий сон. Утром понял, что еду в сторону Дальнего Востока. В пути побирался, но никогда не воровал. Когда прибыли в Новосибирск, зашел в какое-то заведение. Там обедал один командир, подозвал меня и спросил, куда еду. Отвечаю: «Не знаю.» «А откуда едешь?», – говорит он. «Из Воронежа,» – отвечаю. Когда спросил про родителей, я лихорадочно соображал, что можно, а что нельзя говорить. И тут он задал неожиданный вопрос: «А ты сыном моим будешь»? Я глаза на него поставил и говорю: «Буду!». Командир протянул мне кусок колбасы, может, граммов сто, не знаю, но мне показалось килограмм, дал кусочек хлеба, погладил по голове. Потом меня отвели в баню, штанишки новые мне купили. Оказалось, новоиспеченный отец служил пограничником. Мне были нужны пропуск и виза. А я даже не знал, когда точно родился. Нас-то в капусте раньше находили. Однако вспомнил, как мама говорила, что родила меня в праздник сразу двух святых Петра и Павла, вот потому мне выдали справку с датой 10 июля 1917 года.

Так попал в Гродековский укрепленный район. Одели меня там, накормили, вылечили. Там же получил первую специальность – парикмахер. В армию по возрасту не годился, решено было направить меня учиться дальше. А за плечами четыре класса образования, и те в 1928 году получил (дальше учиться отец не дал, надо было помогать по хозяйству). Мог ли я думать о науках? При Дальневосточном университете имени Суханова был рабфак, куда принимали тех, кто окончил семилетку. Но там учли, что за меня просила армия, а тогда это большая честь была. На третьем курсе даже в отличники выбился. Потом поступил в университет на физико-математический факультет, учился до 1939 года. В то время вышел указ правительства, согласно которому нужно было снять с государственной стипендии всех, кроме круглых отличников. Хотел жениться на студентке мединститута. Встал вопрос, кто учиться будет, а кто работать? Никто от образования отказываться не хотел, поэтому женитьбы не получилось.

8 марта 1941 года вызвали меня в военкомат с вещами. А какие вещи у учителя? Документы взял, да и все. Но тогда под мобилизацию не попал. А 27 апреля мы с девушкой пошли в кино. Молодые, веселые сидим, обнимаемся. И прямо в зале мне вручили повестку со словами: «Вам в военкомат явиться срочно!». Так оказался в Западной Украине. Обмундировали нас, мы присягу приняли. А на пятидесятый день моей армейской службы ночью началась Великая Отечественная война. Сразу были жертвы, сразу были убитые, сразу были раненые… Так мы приняли войну. Я служил в кадровой армии в Киевском особом округе. Что могу сказать? К войне готовились на словах, а не на деле. Я в танковой дивизии служил, и эти самые танки стояли без единого снаряда, без горючего. «Коробками» стояли. В боях сначала было очень страшно. Хорошо помню первый день, когда мне поручили донести документ командиру полка. Подошел к нему, а доложить не могу. Он как гаркнет: «Ну-ка взять себя в руки! Смирно! Смотреть в глаза!» И все на этом – страх прошел. Бомбят, мы друг на друга падаем. И если на меня много человек упало, я рад, значит, жив останусь! Насмотрелся, конечно. Было и такое: глянул направо, вижу парня с черными волосами. Пока стреляли, он уже белый – поседел! Много раз был в окружении (в киевском окружении, к примеру, погибло 600 тысяч пленных во главе с генералами). Затем попал в артиллерийский полк, который бросили на защиту Днепропетровска. Первые бои за этот город были страшными. Мы заняли оборону и месяц стояли, чтобы не пропускать немцев через Днепр. Понесли большие потери – нас остались единицы. Помню, как сняли с передовой и куда-то отправили, говорят: в баню едем. Там-то и попали в окружение. Когда начали стрелять, мы выскочили голые, босые, но мне удалось бежать. Воевал дальше. 31 декабря 1942 года был тяжело ранен, попал в плен. Лагерь Ламздорф, в котором по воле судьбы пришлось быть целый год, представлял собой огромную территорию, обнесенную проволокой. Все бараки были уже к тому времени переполнены военнопленными разных национальностей, и помещать прибывающих было некуда. Был организован новый лагерь Ламбиновице 8F. В сущности, это был лагерь уничтожения. 8F №30999 должен был стать моим номером смерти. Сказать, что в Ламздорфе было ужасно – не сказать ничего. Спасались, когда на работу брали. Помню, зимой раздели нас, стоим худые, одни кости, связанные с кожей. После осмотра врача погрузили в набитый битком эшелон и отвезли на шахты. Работали в городах Гляйвиц и Опель. Приключилась там такая история: кто-то выдал меня за комиссара. Последовал приказ - расстрелять. А я немецкий язык хорошо знал и говорю, мол, у меня мама немка, никак нельзя расстреливать. Этим и спасся. Меня отправили в другой лагерь во Францию, тоже на шахты. Оттуда в 1944 году удалось бежать. Так оказался в отряде сопротивления, там и воевал. Есть у меня даже французские награды. (Тут ветеран аккуратно и бережно достал свои ордена и медали, показал фотографии, справки, по которым демобилизовался из армии, среди них есть даже фото некогда любимой девушки-француженки). После освобождения страны вместе с двумя другими товарищами обратился к американскому генералу с просьбой отправить нас в Россию: там война еще шла. В ответ услышали, дескать, это невозможно – на самолете собьют, на корабле потопят, а в Сибири вы всегда успеете побыть. Тогда я вступил во французскую армию, вместе с другими освобождал Бельгию, Германию. И закончилась война для меня 8 мая в Франкфурте на Майне. Там, встречая Победу, обнимались, в воздух стреляли – рады были, что живы остались. Потом прочитал в одной из газет, что граждан Советского Союза просят вернуться на Родину.

Как оказалось, вернулся к новым проблемам. Впереди меня ждал арест. Пленных в те времена не жаловали. Они были, как известно, без вины виноватыми».

Глядя на этого добродушного, неунывающего человека, невольно думается: за самоотверженность и оптимизм таким русским людям впору при жизни памятники ставить.  

Цитаты ветерана:

"Помню, как нас, детей кулачников (как они называли), при всех на собрании обязали отказаться от родителей. Я этого сделать не смог. Не отказалась и еще одна девочка. За это нас на пару сослали в лагерь в Казахстан. Там мужчин, женщин и детей гоняли на работу. Однажды люди добрые подсказали: «Деточка, миленький, беги на станцию, может, так выживешь». Я быстрый был, побежал. Вслед услышал: «Стой, стрелять буду!». Не попали… Стрелки ли плохие, а может, сочувствие было, сердце-то у всех есть".

"А у меня девушка во Франции была, ее бабушка в Бельгии, которая говорила: «Джордж (так она меня называла), оставайся, у меня четыре дома, все твое будет». А мне ничего не нужно было, Родина мне нужна была! Так я вернулся домой».